Letras de Гаврош - Александр Розенбаум

Гаврош (original)

Когда усталость валит с ног и спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок и чай не греет,
И даже мой любимый пёс, поджав свой хвост,
Добра не ждёт.
Я, вспомнив правила игры, на улицу иду,
Мой магазин всегда открыт, в нём есть портвейн —
Вино давно ушедших лет, когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.
Припев:
Голуби воркуют — слышишь?
Сделаю шаг
На согретый тёплой крышей старый чердак.
И мурашки по спине — мальчик маленький
В окне улыбнётся мне.
Господи Всемилостивый, это же я!
Может быть, приснилось мне, а может быть, пьян.
Сорок лет почти один лампу тру, как Алладин, —
Может, это джинн?
Ну, как, малыш, твои дела на третьем этаже?
Ещё все целы зеркала и всё в порядке.
Кинотеатры гонят план: во весь экран
«Фанфан-тюльпан».
Пылится кожаный диван — ему лет сто уже,
На нём когда-то ты сдавал туза к десятке
И, губы подпалив бычком, мечтал выиграть жизнь в «очко»
И стать артистом, как Крючков.
Припев:
Посмотри на дядю, мальчик, дядя — артист.
Ну, сбылась твоя мечта, но как же хочется вниз!
Птицу-жар держу рукой, да поменялся б я с тобой
На карман пустой.
Чтобы снова выбежать в огромный наш двор,
Перелезть с мальчишками через забор
И стремглав умчаться в мир, где заиграны до дыр
Две колоды стир.
Бельё просохшее висит, как флаги в ноябре,
А город с крыши так красив — ума лишиться.
Ты скоро про него споёшь, чумазый питерский гаврош,
Сжимая гриф, как финский нож.
И будешь долго у небес признания просить,
До той поры пока тебе не стукнет тридцать.
Но заболтался я, пора мне покидать своё вчера,
Прощай, ни пуха ни пера.
Когда усталость валит с ног и спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок и чай не греет,
И даже мой любимый пёс, поджав свой хвост,
Добра не ждёт.
Я, вспомнив правила игры, на улицу иду,
Мой магазин всегда открыт, в нём есть портвейн —
Вино давно ушедших лет, когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.

(traducción)

Cuando el cansancio te derriba y duermes sobre la marcha,
Cuando el timbre está en silencio y el té no está caliente,
Y hasta mi amado perro, con el rabo entre las piernas,
El bien no espera.
Yo, recordando las reglas del juego, salgo a la calle,
Mi tienda siempre está abierta, tiene oporto -
El vino de los años pasados, cuando el padre pagaba la luz
Treinta en el año más oscuro.
Coro:
Las palomas arrullan, ¿oyes?
daré un paso
A un viejo ático caldeado por un cálido techo.
Y la piel de gallina en la espalda - un niño pequeño
En la ventana me sonreirá.
¡Señor Todopoderoso, soy yo!
Tal vez soñé, o tal vez estaba borracho.
Durante cuarenta años, casi uno frota una lámpara, como Aladdin, -
¿Quizás es un genio?
Bueno, ¿cómo te va en el tercer piso, bebé?
Todos los espejos siguen intactos y todo está en orden.
Las salas de cine persiguen el plan: pantalla completa
"Fanfan-tulipán".
Un sofá de cuero está acumulando polvo: ya tiene cien años,
En eso una vez que repartiste as a diez
Y, cantando sus labios con un toro, soñaba con ganarse la vida en un "punto"
Y conviértete en un artista como Kryuchkov.
Coro:
Mira a tu tío, chico, el tío es un artista.
Bueno, tu sueño se ha hecho realidad, pero ¡cómo quieres bajar!
Tengo el pájaro de fuego en mi mano, sí, cambiaría contigo
En un bolsillo vacío.
Para salir corriendo a nuestro enorme patio de nuevo,
Saltar la valla con los chicos.
Y precipitarse de cabeza en el mundo donde juegan a los agujeros
Dos cubiertas de lavado.
La ropa seca cuelga como banderas en noviembre,
Y la ciudad desde el techo es tan hermosa: perder la cabeza.
Pronto cantarás sobre él, sucio gavrosh de San Petersburgo,
Apretando el cuello como un cuchillo finlandés
Y le pedirás al cielo por mucho tiempo reconocimiento,
Hasta que cumplas los treinta.
Pero charlé, es hora de que deje mi ayer,
Adiós, sin pelusa ni pluma.
Cuando el cansancio te derriba y duermes sobre la marcha,
Cuando el timbre está en silencio y el té no está caliente,
Y hasta mi amado perro, con el rabo entre las piernas,
El bien no espera.
Yo, recordando las reglas del juego, salgo a la calle,
Mi tienda siempre está abierta, tiene oporto -
El vino de los años pasados, cuando el padre pagaba la luz
Treinta en el año más oscuro.